Характер и смысл книги Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», анализ которой нас интересует, — «писать не с плачем, а со смехом», веселя читателей. Пародируя ярмарочного зазывалу и обращаясь к «достославным пьяницам» и «досточтимым венерикам», автор тут же предостерегает читателей от «слишком скороспелого вывода, будто в этих книгах речь идет только о нелепостях, дурачествах и разных уморительных небывальщинах». Заявив о том, что в его сочинении царит «совсем особый дух и некое, доступное лишь избранным, учение, которое откроет вам величайшие таинства и страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно как политики и домоводства», автор сразу же открещивается от попытки аллегорического прочтения романа. Тем самым Рабле на свой лад мистифицирует читателей — столь же разъясняет свои намерения, сколь и задает загадки: недаром история интерпретаций «Гаргантюа и Пантагрюэля» представляет собой причудливый ряд самых контрастных суждений. Специалисты ни в чем не сходятся в определении ни религиозных взглядов (атеист и вольнодумец — А. Лефран, ортодоксальный христианин — Л. Февр, сторонник реформаторов — П. Лакруа), ни политической позиции (пламенный сторонник короля — Р. Маришаль, протомарксист—А. Лефевр), ни авторского отношения к гуманистическим идеям и образам, в том числе существующим в его собственном романе (так, Телемское аббатство рассматривают то как программный эпизод желанной демократической утопии, то как пародию на такую утопию, то как в целом несвойственный Рабле придворно-гуманистический утопический образ), ни жанровой принадлежности «Гаргантюа и Пантагрюэля» (книгу определяют как роман, мениппею, хронику, сатирическое обозрение, философский памфлет, комическую эпопею и т.д.), ни роли и функции основных персонажей. Объединяет их, пожалуй, лишь одно: обязательное дискуссионное сопряжение своего прочтения романа с бахтинской концепцией карнавальной природы раблезианского смеха. Мысль М.М. Бахтина о противостоянии поэтики романа Рабле официальной, серьезной литературе и культуре эпохи довольно часто истолковывается как недооценка ученым причастности писателя к высокой книжной гуманистической традиции, между тем как речь идет об определении индивидуального, неповторимого места Рабле в этой традиции — одновременно внутри и вне ее, над ней, в каком-то смысле даже напротив нее. Именно такое понимание объясняет парадоксальное сочетание программности и пародийности знаменитых эпизодов гуманистического обучения Гаргантюа, наставления Пантагрюэля его отцом, Телемского аббатства и многих других. Чрезвычайно важным в этом аспекте представляется замечание Бахтина по поводу отношения Рабле к одному из важнейших течений гуманистической философии его времени: «Рабле отлично понимал новизну того типа серьезности и возвышенности, который внесли в литературу и философию платоники его эпохи <...> Однако он и ее не считал способной пройти через горнило смеха, не сгорев в нем до конца».
В повести "Капитанская дочка" нам представляют молодого несмышлённого юношу, который хочет веселиться и мотать деньги в Петербурге. Но его отправляют не в Санкт-Петербург а Белогорскую крепость. Все его мечты рушаться.
По дороге он проматывает деньги в кабаке. Он играет в азартную игру и должен выплатить 100 рублей. Савельич умоляет не исполнять такой поступок. Но Гринёв всё-таки расплачивается. Пётр хочет показать всем: если он дал своё слово, он его сдержит.
Когда эта парочка попадает в метель, им помогает выбраться из пурги Пугачёв. И тут Пётр благодарит Емельяна за его поступок. Гринёв даёт ему свой красный тулуп, и предлагает отужинать вместе. Савельич как всегда против этого.
Поединок на шпагах в Белогорской крепости со Швабриным нам показывает, что Пётр будет до последнего биться за свои мысли и чувства. (Но этой битвы можно было избежать, если бы Гринёв вовремя остановился в споре со Швабриным о Марьи Ивановне).
Дальше нам показывают Гринёва уже не юношей а мужчиной. Гринёв не врёт Пугачёву, и всегда говорит правду Емельяну. Пугачёву это нравится в Гринёве, и он в дальнейших событиях помогает Петру.
Принц покинул родное убежище, даже оставив позади любимую принцессу. Его отец, который когда-то пропал без вести, на днях объявился в районе старых обосняков Мэйсон, поэтому, терзая себя сомнениями, он тайком открыл огромную шлюзовую дверь и отправился наружу. Там, на столичной пустоши, его не ждал никто, а за спиной он оставил любимого человека, и всё из-за призрачной надежды найти своего отца. Принцесса не могла смириться с таким положением дел, но отправилась вслед за принцем только через два дня, когда смогла улучить момент и тоже воспользоваться старым терминалом, управляющим шлюзовой дверью и гермоворотами.