Автор "Слова" использует самые разнообразные художественные средства изображения: гиперболы, метафоры, сравнения, контрасты, эпитеты, олицетворение. Необъятность Русской земли подчеркивается им одновременностью действия в разных ее концах: "девицы поют на Дунае, льются голоса через море до Киева", "трубы трубят в Новгороде, стоят стязи в Путивле", "кони ржут за Сулою, звенит слава в Киеве".
Таким же, как у него самого, обостренным слухом и зрением, способным преодолевать пространство, наделяет автор и своих героев: когда Всеславу в Полоцке позвонят к заутрене рано у святой Софии в колокола — он в Киеве уже звон слышал, а когда Олег вступал в золотое стремя в городе Тмутаракани — тот звон слышал, бывало, великий Ярослав, а Владимир Мономах всякое утро уши себе закладывал в Чернигове.
Широкое пространство действия объединяется гиперболической быстротой передвижения по нему действующих лиц. Всеслав, по выражению автора "Слова", хитростями подперся на коней и скакнул к городу Киеву и доткнулся копьем до золотого престола киевского. Отскочил от него лютым зверем. В полночь из Белгорода скрылся в синем облаке, наутро же, поднявшись, оружием отворил ворота Новгорода, расшиб славу Ярослава.
В обширных пространствах Руси могущество героев "Слова" приобретает гиперболические размеры: Владимира Мономаха нельзя было пригвоздить к горам Киевским; Галицкий Ярослав подпер горы, затворил Дунаю ворота.
Чем шире охватывает автор Русскую землю, тем конкретнее и жизненнее становится ее образ, в котором оживают реки, вступающие в беседу с Игорем, наделяются человеческим разумом звери и птицы, принимающие участие в судьбе Игоря.
Вся художественная система "Слова о полку Игореве" построена на контрастах.
<span> Один из самых острых контрастов, пронизывающих всю поэму, — это контраст книжных элементов стиля с народно-поэтическими. Элементы книжные и устные переплетаясь, создают своеобразие и разнообразие стиля этого небольшого, но исключительно богатого по форме и содержанию произведения. </span>
Широко представлена в "Слове" и феодальная символика. В военно-дружинной среде определенное символическое значение имели меч (символ войны), стяг, копье, стремя. Выражение "понизить стяг" обозначало признать себя побежденным, "испить шлемом воду из какой-либо реки" значило покорить земли на ее берегах.
Но ближе всего "Слово" к народной поэзии. Народны образы дерева, преклоняющегося до земли от горя, никнущей от жалости травы, сравнения битвы с пиром, с жатвой. Близок к народному плачу плач Ярославны. В народных плачах постоянны те же обращения к ветру, к реке, к солнцу, которые звучат и в плаче Ярославны. Сон Святослава полон народных поэтических символов. Описание бегства Игоря из плена отражает сказочные мотивы: в сказках нередко герой, спасающийся от преследующего его колдуна, также обращается в животных. Подобно Игорю, обернувшемуся соколом и бившему гусей и лебедей к завтраку, обеду и ужину, в былине о Вольге Всеславьевиче последний, обернувшись соколом, бьет гусей и лебедей для своей дружины. Народного богатыря напоминает Всеволод буй-тур, когда он прыщет на врагов стрелами, гремит об их шлемы мечами. Подобно Илье Муромцу, Всеволод буй-тур сражается с врагами, и куда поскачет — там лежат поганые головы половецкие.
Народная стихия в "Слове" выражается в характерных для народной поэзии отрицательных метафорах ("у Немиги кровавые берега не добром были засеяны — засеяны костьми русских сынов"), в фольклорных эпитетах (чистое поле, острые мечи, каленые стрелы, синее море, черный ворон,красные девы и др.), в некоторых гиперболах, сравнениях и т. д.
Поразительно, что столь небольшое произведение так богато и даже роскошно по языку. Автор "Слова" очень точно и метко подбирает слова и выражения. Соловьиное пение не прекратилось — оно "уснуло"; синие молнии не просто блестят — они "трепещут"; трава не просто полегла — она "никнет". Персты не просто кладут на струны — их "воскладают". Славу можно "расшибить" и "притрепать". Тоска "разливается". Печаль "течет" посреди Русской земли. Веселье "развеивается по ковылю".
Автор очень скуп на эпитеты, но зато употребленные им — метки. Например, такие эпитеты: "жемчужная" душа, "теплые" туманы, "живые" струны.
Богато и разнообразно слуховое восприятие автора "Слова". Голоса девиц на Дунае не просто доносятся до Киева — они "вьются". Телеги у него не скрипят, а "кричат", как лебеди. Соловьи "щекочут", их песни "веселые", орлы "клекчут", лисицы "брешут", галки "говорят", кони "ржут", вороны "грают", туры "рыкают", сороки "втроскоташа", дятлы "тектом" поведают путь Игорю, ночью слышен звериный свист (свист степных сусликов) и т. д.
Зрительная четкость образов "Слова" поразительна. Его автор обладал повышенным чувством цвета, характерным для эпохи высокого развития древнерусской живописи, наступившего в XII веке. Зрительно впечатляют образы плавающих в красной крови золотых шлемов, зеленой травы на серебряных берегах Донца, черной земли, политой красной кровью.
Король и паж Рыцарство и благородство у пажа, прыжком в море, а жестокость у короля. Осуждает короля, потому что он приказал пажу прыгнуть 2 раз в море, а он больше не вернулся, а жалость к пажу, т.к. он умер.
<span>У "Левши" удивительная литературная судьба. Появившись в печати, эта вещь сразу приобрела популярность, а вот критика встретила ее неоднозначно. Лескова обвиняли <span>в отсутствии патриотизма, в насмешке над русским народом, </span>но в одном критики были согласны: автор наслушался <span>рассказов тульских мастеровых и "состряпал" из них своего </span>"Левшу".</span>
<span>Между тем "Левша" придуман Лесковым от первого до </span>последнего слова. И все якобы "народные" словечки изобре<span>тены им. Поразительно, как знал, чувствовал, любил народ <span>этот человек. Так глубоко и серьезно не изучал русскую душу </span>никто из писателей. Массы называют "молчаливым народом". У Лескова он заговорил.</span>
<span>"Левша" — невеселая сказка, в ней как будто все просто, но каждое слово двоится, за улыбкой прячется ирония, за любовью — боль, обида. Вот замечательные тульские мастера, подковавшие английскую стальную блоху "без мелкоскопов", учившиеся "по Псалтырю и Полусоннику". Но... ведь механизм они испортили: блоха больше не танцует.</span>
Вот Левша у англичан, соблазняющих его деньгами и невестой. Смотрит он на английских рабочих, у которых ученик идет "без бойла", завидует. И рвется домой, да так, что на корабле все спрашивает, где Россия, и смотрит в ту сторону. И спешит привезти домой важный английский "секрет", которого не открыли ни цари, ни генералы.
А как встречает его родина? Английского шкипера — теплой постелью, докторской заботой. Левшу — кварталом, потому что нету у него "тугамента". Раздели беднягу, невзначай уронили затылком о парапет, и, пока бегали в поисках то Платова, то доктора, "Левша уже кончался, потому что у него затылок о паратет раскололся". И, умирая, открыл "секрет": не надо ружье изнутри кирпичом чистить! Они стрелять не годятся!
Но не дошел важный "секрет" до государя. А доброе слово о мастере, который мастерством своим вступился за весь русский народ перед англичанами, сказал англичанин; "У него хоть и шуба овечкина, да душа человечкина".
Ирония и сарказм Лескова доходят до предела. Он не понимает, почему Русь, рождающая умельцев, гениев, поэтов, своими же руками с ними расправляется. А что касается ружей — это невыдуманный факт. Ружья чистили толченым кирпичом, и начальство требовало, чтобы стволы сверкали изнутри. А внутри-то — резьба... Вот и уничтожали ее солдатики от избытка усердия.
<span>Больно Лескову от того, что мы старательно разрушаем то, что может нас спасти в лихую годину.</span>