Мне думается, что этот эпизод "испытания-издевательства" над Соколовым автор так подробно описал, чтобы раскрыть сущность характера русского человека. Фашист, комендант лагеря Мюллер, который каждый день выстраивал лагерников около бараков и бил каждого второго в нос, рукой в кожаной перчатке, а в перчатке - свинцовая прокладка. Это умывание кровью и так обескровленных людей он называл "профилактикой от гриппа".
Андрей Соколов был вызван на допрос к Мюллеру. Послужила этому его неосторожная фраза о тяжкой норме выработки. Какая-то сволочь сразу донесла. Андрей понимал: идёт на смерть. После допроса мало кто выживал. Попрощался с товарищами, собрался с духом, чтобы было бесстрашно увидеть " дырку пистолета" ,
Голодного Андрея ввели в кабинет, где стол ломился от еды. Он нашел в себе силы отвернуться от стола, а также не увиливал и не отказывался от своих слов. Мюллера заинтриговало достойное поведение человека, и он решил оказать Соколову "честь", расстреляв его лично. Но решил поиздеваться ещ, поглумиться и предложил пленнику выпить за немецкую победу. Чтобы русский солдат стал пить за победу немецкого оружия?! Да " провались ты пропадом со своей водкой"! Соколов отказался пить.
Но Мюллер, не отставал и предложил выпить за другое:
Такая стойкость истощенного физически человека вызвала уважение даже у такой скотины, как Мюллер. И он не удержался от похвалы:
Мюллер пощадил Андрея! Да еще и дал с собою хлеба и сала, которые потом в бараке военнопленные поделили между собой?
Мюллер не расстрелял Андрея по одной простой причине: он позавидовал такой стойкости и убеждённости. Ведь в лагерях он видел надломленные души, из-за голода и страха смерти люди становились животными, готовыми за кусок хлеба предать, убить друг друга. А вот такой ему ещё не встречался! Иногда, даже самые преступные люди вдруг на мгновение становятся людьми. Видимо, сам Мюллер не способен был к такому героизму, достоинству, благородству. А причины подобного поведения героя ему были непонятны. Возможно, ещё в первый раз среди ужасов лагеря, он на мгновение разглядел большую человеческую душу. И немец невольно преклонился перед этой душой: