Гринёв
Пётр Андреевич Гринёв главный герой повести Александра Сергеевича Пушкина "Капитанская дочка".
Пётр жил в поместье своего отца и получил обычное домашнее воспитание. Его воспитывал сначала стремянной Савельич, а потом француз Бопре, а в свободное время Пётр проводил с дворовыми мальчишками.
Пётр почитал родителей и уважал их желания. Когда отец решил отправить его на службу в Оренбург, Пётр не посмел ослушаться, хотя ему очень хотелось проходить службу в Петербурге. Перед дорогой отец наказал Петру служить верно и помнить пословицу: "береги платье снову, а честь смолоду". Гринёв хорошо запомнил слова отца и верно служил императрице.
Пётр Гринёв очень благородный и честный. Проиграв Зурину сто рублей, он заставляет Савельича вернуть долг, считая это долгом чести. А Когда Швабрин оскорбил Машу, то Пётр не задумываясь вызвал его на дуэль.
Гринёв показал себя Храбрым, смелым и отважным человеком. При разговоре с Емельяном Пугачёвым, он не стал ему врать, а прямо сказал, что не перейдёт на его сторону, а если прикажут будет сражаться против банды Емельяна. Пётр не побоялся отправиться спасать Машу от Швабрина, хотя знал, что его могут поймать и убить. Он рисковал жизнью пробираясь в крепость, проявил мужество и смекалку.
Доброта и великодушие Гринёва очень пригодились ему, ведь Пугачёв помнил подарок и только поэтому его помиловал.
В повести Пётр Гринёв показан в развитии: сначала легкомысленным мальчишкой, потом самоутверждающимся юношей, и наконец, взрослым и решительным мужчиной.
В первых трех четверостишиях стихотворения описывается тот момент, при
котором происходит очищение души лирического героя. Тревоги, волнения
уходят, «когда волнуется желтеющая нива и свежий лес шумит при звуке
ветерка», «когда… ландыш серебристый приветливо качает головой», «когда
студеный ключ играет по оврагу».
Лирический герой внутренне
спокоен, когда находится на лоне природы, наслаждается ее красотой и
чувствует себя частью вселенной. Только такая сопричастность с природным
миром позволяет «счастье… постигнуть на земле», а в небесах увидеть
Бога.
Лирическое стихотворение богато
художественно-выразительными средствами, изображающими сущность
настоящей красоты. Поэтические эпитеты создают атмосферу тихой
таинственности: «под тенью сладостной», «румяным вечером», «в какой-то
смутный сон», «таинственную сагу». Художественные олицетворения
позволяют сделать описываемую картину живой: «волнуется желтеющая нива»,
«свежий лес шумит при звуке ветерка», «прячется в саду малиновая
слива», «ландыш серебристый приветливо качает головой», «студеный ключ…
лепечет мне таинственную сагу про мирный край, откуда мчится он».
Природа как бы играет с лирическим героем, открывая ему свои неведомые
грани. Лермонтовское стихотворение наполнено ощущением покоя,
безмятежного счастья, которое разлито в природе. И только, осознав это,
лирический герой говорит:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога…
Это
стихотворение – внутренний монолог лирического героя. По своему
настроению оно оптимистично и позволяет увидеть нам высшую истину.
...Так много возникает воспоминаний прошедшего, когда стараешься воскресить в воображении черты любимого существа, что сквозь эти воспоминания, как сквозь слезы, смутно видишь их. Это слезы воображения. Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, немного ниже того места, где вьются маленькие волосики, шитый и белый воротничок, нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала и которую я так часто целовал; но общее выражение ускользает от меня...
Когда матушка улыбалась, как ни хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом все как будто веселело. Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе. Мне кажется, что в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно...
...Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений...Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, на своем высоком креслице; уже поздно, давно выпил свою чашку молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места, сидишь и слушаешь. И как не слушать? Maman говорит с кем-нибудь, и звуки голоса ее так сладки, так приветливы. Одни звуки эти так много говорят моему сердцу! Я встаю, с ногами забираюсь и уютно укладываюсь на кресло.
Ты опять заснешь, Николенька, - говорит мне maman, - ты бы лучше шел на верх.
- Я не хочу спать, мамаша, - ответишь ей, и неясные, но сладкие грезы наполняют воображение, здоровый детский сон смыкает веки, и через минуту забудешься и спишь до тех пор, пока не разбудят. Чувствуешь, бывало, впросонках, что чья-то нежная рука трогает тебя; по одному прикосновению узнаешь ее и еще во сне невольно схватишь эту руку и крепко, крепко прижмешь ее к губам.
Все уже разошлись; одна свеча горит в гостиной; maman сказала, что она сама разбудит меня; это она присела на кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос!
- Вставай, моя душечка: пора идти спать. Ничьи равнодушные взоры не стесняют ее: она не боится излить на меня всю свою нежность и любовь. Я не шевелюсь, но еще крепче целую ее руку.
- Вставай же, мой ангел.
Она другой рукой берет меня за шею, и пальчики ее быстро шевелятся и щекотят меня. В комнате тихо, полутемно; нервы мои возбуждены щекоткой и пробуждением; мамаша сидит подле самого меня; она трогает меня; я слышу ее запах и голос. Все это заставляет меня вскочить, обвить руками ее шею, прижать голову к ее груди и, задыхаясь, сказать:
- Ах, милая, милая мамаша, как я тебя люблю! Она улыбается своей грустной, очаровательной улыбкой, берет обеими руками мою голову, целует меня в лоб и кладет к себе на колени.
- Так ты меня очень любишь? - Она молчит с минуту, потом говорит: - Смотри, всегда люби меня, никогда не забывай. Если не будет твоей мамаши, ты не забудешь ее? не забудешь, Николенька?
Она еще нежнее целует меня.
- Полно! и не говори этого, голубчик мой, душечка моя! - вскрикиваю я, целуя ее колени, и слезы ручьями льются из моих глаз - слезы любви и восторга.
<span>После этого, как, бывало, придешь на верх и станешь перед иконами, в своем ваточном халатце, какое чудесное чувство испытываешь, говоря: "Спаси, господи, папеньку и маменьку". Повторяя молитвы, которые в первый раз лепетали детские уста мои за любимой матерью, любовь к ней и любовь к Богу как-то странно сливались в одно чувство...</span>
