<span>Былины о русских богатырях.<span>С.С.
Прокофьев кантата “Александр Невский”
</span>Русские народные солдатские песни.
С.С. Прокофьев опера “Война и мир”.
Песни о полководцах воинах Отечественной войны 1812 год.
<span>Д.Д. Шостакович “Симфония №7”
</span>Петровские канты.
<span>А.П. Бородин “Князь Игорь”, Богатырская симфония”
</span>
</span>
Мелодии обычно вызывают у слушателя определённые мысли и чувства, рождают воспоминания, смутные или более или менее ясные картины когда-то увиденного пейзажа или сцены из жизни. И эту картину, возникшую в воображении, можно нарисовать. А у хорошего художника и сама картина приобретает музыкальность, с полотна, написанного им, как бы звучат мелодии.
«Хорошая живопись – это музыка, это мелодия», - говорил великий итальянский художник Микеланджело Буонарроти. Илья Ефимович Репин отмечал, что красочный колорит картин Рембрандта звучит, как дивная музыка оркестра. Аналогию между красками в живописи и тембрами в музыке Римский-Корсаков считал «несомненной». Много общего между музыкой и живописью можно найти даже в терминах, которые употребляют музыканты и художники. И те и другие говорят о тональности, о колорите и красочности полотен и музыкальных сочинений.
Наивно было бы думать, что каждая картина, на которой изображены люди, играющие на каких-либо инструментах или поющие, «излучает» музыку. Многие художники вообще не думали об этом, хотя часто прибегали к «музыкальным» сюжетам. Первые изображения музицирующих людей пришли к нам из глубокой древности. В Египте на стенах храмов запечатлены целые музыкальные ансамбли – юноши и девушки, играющие на кифарах, лютнях, гобоях. В Древней Греции ни одно изображение певца Орфея не обходилось без лиры, которую он непременно держал в руках. В средние века и в эпоху Возрождения появилось немало полотен и скульптур с поющими ангелами. Святые играли на органе. Или же странствующие музыканты перед восхищённой толпой народа исполняли свои бесхитростные мелодии, извлечённые из волынок, дудочек, виол.
И хоть в старину, особенно в эпоху Ренессанса, живописцы несколько свысока смотрели на музыкантов, так как тогда царицей искусств была именно живопись, в некоторых картинах, изображающих музицирование, они старались подсказать зрителю, что же исполняется героями их сюжетов. Так, на полотне неизвестного мастера XVI века «Музыкантши», хранящемся в Эрмитаже, три молодые женщины занимаются музицированием – две из них играют на старинных инструментах, а третья поёт. Перед ними – нотные листы. Теперь эти ноты расшифрованы. Оказалось, что женщины исполняют арию «Я дам вам радость» популярного в те времен композитора Клодена де Сермизи.
Или ещё пример. На картине итальянского художника эпохи Возрождения Микеланджело Караваджо «Лютнист», также из собрания Эрмитажа, юноша исполняет мадригал композитора Аркадельта «Вы знаете, что я вас люблю». Об этом говорят ноты, помещенные перед музыкантом. Долгое время считали, что в нотной тетради набросан случайный набор знаков. Но художник, столь тщательно выписавший все детали на холсте, даже крохотную трещинку на лютне, не мог позволить себе такую вольность.
О музыкальности живописи всерьёз стали думать живописцы-романтики, с первой трети прошлого века. Они сознательно, используя особые живописные приёмы, стремились, «Лютнист» чтобы их картины были «напоены» музыкой. Музыка жила в композиции полотен, в гармонии красок, в музыкальности ритмов, в игре светотени, в колорите. У романтиков звучал пейзаж, исторические картины и особенно – портреты.
Французский живописец-романтик Эжен Делакруа любил писать портреты музыкантов. И даже не зная, кто изображён на холсте, можно, взглянув на него, сразу догадаться, что это – музыкант. Вот, к примеру, живописное изображение великого польского композитора Фридерика Шопена. На огненном фоне – напряжённое лицо аскета, погружённого в мучительную думу. Живописными мазками обозначены контуры головы, выступающей словно из пламени. Невольно ощущается музыкальный напор, который вырывается с полотна, слышатся звуки его романтически-мятежной и проникновенной музыки.
С тех пор живописцы, создавая картины на музыкальные темы, заботятся о их 《звучании》
Литературной основой для создания балета послужила сказка Эрнста Теодора Амадея Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» (нем. Nußknacker und Mausekönig). Эта сказка впервые была опубликована в 1816 году в Берлине.
В 1838 году сказку перевел на французский язык литератор Эмиль Лабедолльер (фр. Émile Gigault de La Bédollière). Перевод попался на глаза Александру Дюма (отцу). Сюжетная линия сказки сложна и закручена многовитковой спиралью, поэтому легко распадается на несколько частей. И не удивительно, что пересказывают ее, как правило, по частям. Дюма поступил также, он написал свою версию сказки Гофмана, выбрав из сюжета, то, что его больше тронуло.
Вот по этому литературному варианту директор императорских театров Иван Александрович Всеволожский и задумал новый балет для постановки в Мариинском театре.
Музыку заказали Петру Ильичу Чайковскому. К этому времени Чайковский уже заслужил звание одного из великих реформаторов балетной музыки: он принёс в классическую интерпретацию новую динамику, сквозное действие музыкальных тем и образов.
Либретто спектакля разработал главный балетмейстер театра Мариус Петипа и передал композитору подробно расписанную программу балета. Либретто состоит из двух весьма обособленных частей, разных по стилю и по художественным достоинствам. Первое действие органически связано с миром сказок Гофмана, полно своеобразия и тонкой театральности. Второе действие — «царство сластей» — представляет собой разросшийся до грандиозных размеров праздничный дивертисмент, несущий печать «роскошной» зрелищности, свойственной балетам «старого» типа. Чайковский не сразу нашел музыкальное видение спектакля, но в итоге нужный аспект был найден, и это стало очередной победой композитора - партитура оказалась намного богаче и сложнее традиционных произведений для балета. Образная содержательность музыки Чайковского позволяет забыть о зрелищных излишествах второго действия, превращая его в самый прекрасный бал в жизни юной героини, где танцуют Шоколад, Пряники, Чай, Кофе, Пастила….
Музыка к балету, пожалуй, одна из самых драгоценных страниц наследия Чайковского. В ней отчетливо проявляются богатство и многосторонность замысла «Щелкунчика»: сквозь невинную сказку и пестроту театрального зрелища просвечивают глубокие пласты правды жизни — светлую мечту оттеняют первые тревоги, а в кипение молодых сил вторгаются скорбь и горечь.
