Когда я был совсем юным, меня не волновало, что обо мне подумают. Если мне хотелось душевной близости с человеком (это, как правило, была взрослая, мудрая женщина), я - просто не думал, что то, что я делаю, кто-нибудь мог бы счесть унижением для себя. Я первым звонил, если мне не перезванивали, когда мне был нужен звонок. Когда муж или сын моей очередной любимой женщины выражал недовольство, что на свете есть я, я принимал это близко к сердцу, что тоже унизительно. Я в свои 16 мог возмутиться, что она, не дослушав красивых стихов, торопится в постель к старому лысому дядьке, и мог опуститься даже до того, что дал ей пощечину, - а это вконец унизительно для такого, как я. (Я стопроцентно уверен, что она это не прочтет, а то не писал бы.)
А потом я научился не зависеть от своих чувств к другим. По крайней мере, настолько, чтобы производить какие-то унизительные, с точки зрения общества, действия. Маяковский, с точки зрения общества, жил унизительно - в доме у мужа своей любимой женщины (причем он, в отличие от меня, любил ее не только платонически). Я наладил свой быт так, чтобы обходиться без таких издержек.
Но не значит ли это, что я стал больше зависеть от этого самого общества с его скучными стандартами, притерся к нему?
