Шумер<span>древняя страна в Юж. Двуречье (юг современного Ирака). Ок. 3000 до н. э. на территории Шумера начали складываться города-государства шумеров (Лагаш, Ур, Киш и др.), которые вели между собой борьбу за гегемонию. Завоевания Саргона Древнего (24 в. до н. э.) объединили Шумер под властью Аккада..
</span><span>Халдеи дали человечеству астрономию, египтяне математику, ирригацию и грузоподъемный флот, греки физику, механику и философию, ассирийцы железное оружие, а шумеры все остальное.
У древних шумеров это были Инанна и Таммуз, у египтян - Исида и Осирис, у греков - Аттис, Адонис, Вакх и Персе-фона.
Аккадцы, ассирийцы, вавилоняне, хетты и арамейцы, которые впоследствии основали в Месопотамии и Сирии свои государства, были учениками шумеров и от них по наследству переняли великие культурные ценности.
Старого Света, старше, чем Шумер и Аккад, Вавилония, Египет, намного старше, чем Греция, которую мы считаем страной классической древности.
Шумером до семитского завоевания -- эти столетия покажутся лишь небольшим эпизодом Истории.
По дороге в Парсу мы проехали Фригию, Каппадокию, Сирию и древнее Междуречье, землю шумеров, миновали горы Загроса и Иранское нагорье.
События в Лагаше не могли не беспокоить царя соседнего города Гуммы, - Лугальзаггиси уже давно стремился установить свою гегемонию в Шумере.
В Шумере она богиня Намму, дающая жизнь земле и небесам, и ее имя запечатлено в клинописных текстах второго тысячелетия до н.
Тонкости языка были заменены выражениями, которые могли понять и шумеры и самоанцы, даже если они на первый взгляд казались неуклюжими и наивными.
Согласно этой гипотезе, шумеры, которые считаются основателями вавилонской цивилизации, на основе которой расцвели все другие цивилизации, в том числе и цивилизации Египта, Греции и Рима, отождествляются с первыми японскими поселенцами в Эрду, что, по мнению профессора Фудзисавы, объясняет соответствие между доисторическими японскими хрониками и Ветхим Заветом.
Она напоминает мне былую Эру, ждавшую меня в затопленном в Персидском заливе корабле, я пробирался к ней тогда под водой в скафандре каждый вечер после общения с шумерами в непостижимо далекой и неправдоподобной прежней нашей жизни.
В самые ранние дни Шумера и Аккада правители городов-государств были, по сути, скорее жрецами и целителями, чем царями.
Из глины шумеры научились делать кирпичи, изготавливать гончарные изделия и лепить фигурки, а со временем они стали писать на глиняных табличках.
Во времена шумеров Евфрат и Тигр впадали в Персидский залив раздельно: их устья отстояли друг от друга примерно на 160 километров.
<span>Если не считать этих звезд, то небо, которое ты видишь сейчас, точно такое же, каким его видели с Земли древние шумеры пять тысяч лет назад.</span></span>
Война 1812 года всколыхнула всю Россию, объединила русское общество, вставшее на защиту отечества. Толстой очень тонко прочувствовал эту войну, настроение людей, принимавших в ней непосредственное участие. Писателя интересовали как причины войны и победы в ней русского народа, так и поведение на полях сражений отдельных людей. Толстой “проверяет” своих героев войной, как в других случаях “проверяет” их любовью.
Пьер Безухов человек не военный, но он патриот, к тому же чрезвычайно любопытен до всех проявлений жизни. Поэтому он захотел посмотреть на предстоящее сражение, но, желая только посмотреть, неожиданно, возможно, для самого себя оказался его участником,
Подъезжавшему к месту военных действий Пьеру непременно “захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки”, он был охвачен той торжественностью, которая царила в душе Кутузова и его свиты. “На всех лицах светилась теперь скрытая теплота чувства”. В этот момент Безухов ощущал себя частью всего войска и был счастлив этим чувством единения с миром.
Но вот он подъехал поближе, потерял из виду своих проводников и остался один возле поля битвы. Теперь его окружали недовольные взгляды солдат, которые не понимали, для чего этот толстый человек в белой шляпе здесь топчется. Они видели в нем чужака, который просто хочет поглазеть на непривычное для него зрелище. Солдаты, которые толкали лошадь Пьера, поскольку нелепый всадник мешал им, возможно, уже не раз принимали участие в войне, они знали цену жизни и боялись ее потерять в этой кровавой бойне. Но одновременно понимали, что каждый из них обязан идти против врага. И люди убивали друг друга в этой войне, каждый преследуя свою цель: освобождение отечества, с одной стороны, желание наживы —- с другой. (Хотя Толстой находит для действий французских солдат и другое объяснение: возможно, многие из них просто подчиняются приказам сверху, действуя бесцельно. Но это тоже безнравственно, с точки зрения писателя.)
Уловив настроение солдат, Пьер перестал чувствовать себя частью целого и теперь остро ощущал себя лишним. Боясь опять помешать кому-нибудь, он взошел на курган, устроился в конце канавы и с “бессознательно-радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него”.
Появление “невоенной фигуры” сначала неприятно поразило солдат и здесь. Но вскоре их отношение к чужаку переменилось, а случилось это тогда, когда они увидели Пьера, прохаживающегося под выстрелами “так же спокойно, как по бульвару”. Солдаты приняли его в свой круг, дав ему прозвище “наш барин”.
Радостное настроение Безухова не проходило до тех пор, пока он не увидел мертвого солдата, одиноко лежащего на лугу. Да, Пьер и раньше видел трупы людей, но не заострял внимания, не принимал близко к сердцу: ведь идет война и смерть естественна. А теперь он сидел и вглядывался в окружающие его лица, поступки людей, их поведение. Безухов заметил, что солдаты с хохотом разговаривали между собой, шутили над пролетающими снарядами, как будто не замечали того, что пули и снаряды попадали в намеченные мишени, в тех людей, которые еще минуту назад также смеялись вместе с ними, а теперь их изуродованные тела лежат на поле битвы. Но это веселье — не легкомыслие перед смертью, а нервное напряжение. С каждым попавшим ядром оживление все более разгоралось. Толстой сравнивает происходящее с грозой, а выражение лиц солдат — с молниями “скрытого, разгорающегося огня”. Пьер не смотрел на пожар, пылающий на поле сражения, он был “поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же разгорался и в его душе”.
Но чувство торжественности происходящего постепенно затухало в Безухове, и на место этому чувству приходит ужас и недоумение. Все для него стало “странно, неясно и пасмурно”. Герой видит, что каждую минуту из пекла выносят раненых и убитых, что на поле лежат неубранные трупы. Но, по-моему, самое сильное впечатление на Пьера произвела гибель молодого офицера, которая произошла на его глазах. Описывая эту смерть, Толстой использует сильнейшее по силе сравнение, вызывающее щемящее ощущение. “Офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица”. Последней каплей оказался страшный толчок, который швырнул на землю самого Безухова. Безумный страх настигает Пьера. Так Толстой показывает своему герою настоящ
