Роман построен по драматургическому принципу, использованному Гюго в драмах «Эрнани», «Марион Делорм», «Рюи Блас»: трое мужчин добиваются любви одной женщины; цыганку Эсмеральду любят архидиакон Собора Парижской Богоматери Клод Фролло, звонарь собора горбун Квазимодо и поэт Пьер Гренгуар, хотя основное соперничество возникает между Фролло и Квазимодо. В то же время цыганка отдает свое чувство красивому, но пустому дворянчику Фебу де Шатоперу. С присущей ему склонностью к антитезам Гюго показывает различное воздействие любви на души Фролло<span>и его воспитанника Квазимодо. Озлобленного на весь мир, ожесточившегося урода Квазимодо любовь преображает, пробуждая в нем доброе, человеческое начало. В Клоде Фролло любовь, напротив, будит зверя. Противопоставление этих двух персонажей и определяет идейное звучание романа. По замыслу Гюго, они воплощают два основных человеческих типа. Священнослужитель Клод, аскет и ученый-алхимик, олицетворяет холодный рационалистический ум, торжествующий над всеми человеческими чувствами, радостями, привязанностями. Этот ум, берущий верх над сердцем, недоступный жалости и состраданию, является для Гюго злой силой. Средоточие противостоящего ей доброго начала в романе — испытывающее потребность в любви сердце Квазимодо. И Квазимодо, и проявившая к нему сострадание Эсмеральда являются полными антиподами Клода Фролло, поскольку в своих поступках руководствуются зовом сердца, неосознанным стремлением к любви и добру. Даже этот стихийный порыв делает их неизмеримо выше искусившего свой ум всеми соблазнами средневековой учености Клода Фролло. Если в Клоде влечение к Эсмеральде пробуждает лишь чувственное начало, приводит его к преступлению и гибели, воспринимаемой как возмездие за совершенное им зло, то любовь Квазимодо становится решающей для его духовного пробуждения и развития; гибель Квазимодо в финале романа в отличие от гибели Клода воспринимается как своего рода апофеоз: это преодоление уродства телесного и торжество красоты духа. Таким образом, источник драмы в романе (а Гюго называл «Собор Парижской Богоматери» «драматическим романом») кроется в столкновении отвлеченных идей, положенных в основу его персонажей: уродство и доброта Квазимодо, аскетизм и чувственность Фролло, красота и ничтожество Феба. Судьбы персонажей «Собора» направляются роком, о котором заявляется в самом начале произведения, однако в отличие от неясного романтического фатума, тяготевшего над героями «Эрнани» и «Марион Делорм», здесь рок символизируется и персонифицируется в образе Собора, к которому так или иначе сходятся все нити действия. Можно считать, что Собор символизирует роль церкви и шире: догматическое миросозерцание — в средние века; это миросозерцание подчиняет себе человека так же, как Собор поглощает судьбы отдельных действующих лиц. Тем самым Гюго передает одну из характерных черт эпохи, в которую разворачивается действие романа. В то же время на примере судьбы Клода Фролло Гюго стремится показать несостоятельность церковного догматизма и аскетизма, их неминуемый крах в преддверии Возрождения, каким для Франции был конец XV века, изображенный в «Соборе».</span>
Эта революция ознаменовала крах феодализма. Как с позиции национализма мы можем оценить этот строй? Прежде всего феодальный мир, объединенный династическими связями, единой церковью и языком (латынью), не знал разделения на «нации» в современном понимании. Исследование источников (например «Теории нации и национализма» Г. Касьянова) предоставляют множество вариантов применения этого термина при феодализме, но ни один не соответствует нашему современному определению нации. Эти определения являются даже противоположными современному. Национализма при феодальном строе не было тем более. Когда вообще появился национализм и современное понятие нации?
<span>Слово «национализм» впервые употребил французский контрреволюционный аббат Огюстен Баруэль в 1798 г. В своих «Мемуарах к истории якобинства», написанных в эмиграции в Лондоне, этот католический священник называл национализмом именно политику якобинцев, как апогей Великой французской революции. Он отождествлял «национализм» с патриотизмом, народным партикуляризмом и национальным эгоизмом, подчеркивая как отрицательную черту его исключительно революционный характер. Национализм, правильно определенный Баруэлем как «любовь к нации», заменил, по его мнению, «любовь к человечеству в целом». Как видим, контрреволюционеры занимались проблемами человечества, а не интересами нации и были откровенными антинационалистами. Так же и слово «патриот» в те времена было синонимом слова «революционер», а «монархист» был антиподом «патриота». Понятие «шовинизм» как обозначение «ксенофобии», «крайнего национализма» или «националистического экстремизма» происходит также из французской революции (Николя Шовен – ярый республиканец из комедии «трехцветная кокарда» 1831). </span>
<span>Это звучит невероятно, в сравнении с правоконсервативной лапшой, которую годами вешают на уши активистам националистического движения! Но на самом деле все более чем логично. </span>