А. Ф. Тютчева дала следующую характеристику Николаю: «Глубоко искренний в
своих убеждениях, часто героический и великий в своей преданности тому
делу, в котором он видел миссию, возложенную на него провидением, можно
сказать, что Николай I был донкихотом самодержавия, донкихотом страшным и
зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволившим ему
подчинять всё своей фанатической и устарелой теории и попирать ногами
самые законные стремления и права своего века. Вот почему этот человек,
соединявший с душою великодушной и рыцарской характер редкого
благородства и честности, сердце горячее и нежное и ум возвышенный и
просвещённый, хотя и лишённый широты, вот почему этот человек мог быть
для России в течение своего 30-летнего царствования тираном и деспотом,
систематически душившим в управляемой им стране всякое проявление
инициативы и жизни» [91]. В книге французского литератора маркиза де
Кюстина «La Russie en 1839» («Россия в 1839 году») , резко критической
по отношению к самодержавию Николая и многим чертам русской жизни,
Николай описывается так:
Видно, что император ни на мгновение не
может забыть, кто он и какое внимание привлекает; он постоянно позирует
и, следственно, никогда не бывает естественен, даже когда высказывается
со всей откровенностью; лицо его знает три различных выражения, ни одно
из которых не назовешь добрым. Чаще всего на лице этом написана
суровость. Другое, более редкое, но куда больше идущее к его прекрасным
чертам выражение, — торжественность, и, наконец, третье — любезность;
два первых выражения вызывают холодное удивление, слегка смягчаемое лишь
обаянием императора, о котором мы получаем некоторое понятие, как раз
когда он удостаивает нас любезного обращения. Впрочем, одно
обстоятельство все портит: дело в том, что каждое из этих выражений,
внезапно покидая лицо императора, исчезает полностью, не оставляя
никаких следов. На наших глазах без всякой подготовки происходит смена
декораций; кажется, будто самодержец надевает маску, которую в любое
мгновение может снять. (…) Лицемер, или комедиант, — слова резкие,
особенно неуместные в устах человека, притязающего на суждения
почтительные и беспристрастные. Однако я полагаю, что для читателей
умных — а только к ним я и обращаюсь — речи ничего не значат сами по
себе, и содержание их зависит от того смысла, какой в них вкладывают. Я
вовсе не хочу сказать, что лицу этого монарха недостает честности, —
нет, повторяю, недостает ему одной лишь естественности: таким образом,
одно из главных бедствий, от которых страждет Россия, отсутствие
свободы, отражается даже на лице её повелителя: у него есть несколько
масок, но нет лица. Вы ищете человека — и находите только Императора. На
мой взгляд, замечание мое для императора лестно: он добросовестно
правит свое ремесло. Этот самодержец, возвышающийся благодаря своему
росту над прочими людьми, подобно тому как трон его возвышается над
прочими креслами, почитает слабостью на мгновение стать обыкновенным
человеком и показать, что он живёт, думает и чувствует, как простой
смертный. Кажется, ему незнакома ни одна из наших привязанностей; он
вечно остается командиром, судьей, генералом, адмиралом, наконец,
монархом — не более и не менее. К концу жизни он очень утомится, но
русский народ — а быть может, и народы всего мира — вознесет его на
огромную высоту, ибо толпа любит поразительные свершения и гордится
усилиями, предпринимаемыми ради того, чтобы се покорить.
