2.Наследство средневековья было по самой сути своей экономическим, техническим и политическим. Его интеллектуальный вклад был не столь значителен. Ибо в то время как основы, заложенные феодальной экономикой и измененные городской торговлей, были в состоянии продолжать служить дальнейшим успехам эпохи Возрождения и промышленной революции и не было необходимости в их сломе, идеи средневековья должны были быть безжалостно выкорчеваны, прежде чем их место смогла занять новая научная философия. Все это говорится не для того, чтобы умалить огромное интеллектуальное значение схоластов средних веков в открытии и усвоении элементов классической науки. Однако по рассмотренным уже причинам они были так же неспособны, как и арабы до них, выйти за пределы, достигнутые Аристотелем 2000 лет назад. Вклад средневековья, безусловно, имел гораздо более законченный характер, чем вклад арабов. Схоласты установили принципы научного метода. Роберт Гроссетест в начале этого периода сформулировал двойной метод разложения и составления, или индукции и дедукции, так же ясно, как должен был выразить его Ньютон 500 лет спустя. Но метод без желания или средств его использовать является чуть ли не более, чем бесполезным. Благодушие, им порожденное, является по самой своей сути препятствием к улучшению.
Основной причиной того, почему это достижение задержалось так надолго, было то обстоятельство, что в феодальной экономике, мусульманской или христианской, рациональная наука не могла быть использована для получения практической выгоды. Государи считали, что для того, чтобы астрономия могла существовать, достаточно астрологии; алхимия же, хоть она, быть может, и способствовала усовершенствованию технических приемов в химии, имела, однако, весьма мало рационального, поскольку теории ее почти целиком основываются на чистой магии. Пока от науки требовалось в основном давать материал для теологов, не было смысла спрашивать с нее больше, чем формальную аналогию опыта. Не было никакой нужды испытывать ее пробным камнем практической пользы. Наука в течение всего средневековья соответственно в значительной степени сводилась к книжной учености и диспутам. Интеллектуальные успехи, которые должны были прийти позже, были мало чем обязаны схоластам, если не считать стимула, вызванного желанием доказать, что они ошибаются. Эти успехи должны были явиться скорее результатом открытия заново лучшего, что имелось в классической мысли, сочетающегося с новыми экспериментальными методами, вызванными к жизни новым практическим интересом к миру природы и искусства.
Гораздо более важным для будущего, чем средневековая мысль, явился поразительный итог технического развития в производстве и транспорте и наследство трудных практических проблем, требующих приложения ума для их разрешения. На поднятый вначале вопрос о том, что именно обусловило время и место рождения современной науки, можно частично дать ответ на основе этих рассуждений. Из всех наследников первого великого расцвета эллинистической естественной науки только Западная Европа была в состоянии сколько - нибудь продвинуться вперед. К XV веку мусульманский мир экономически разложился и был разорен междоусобной войной и нашествием. При всех последующих успехах турок и монголов он потерял свою интеллектуальную силу. Его религия перестала быть либеральной и впала в узкую ортодоксальность. Индия стала полем сражения между волнами мусульманских захватчиков и индуизмом, застывшим в кастовой структуре, которая обеспечивала устойчивость за счет какой - либо возможности прогресса. Китай сохранял свою старую культуру, но при наличии государственной системы, которая препятствовала в течение 400 лет и еще продолжала препятствовать ей сделать необходимый шаг объединения техники и книжной учености.
Культура в Европе в конце средних веков едва ли находилась в материальном или даже интеллектуальном отношении на более высоком уровне, чем в великих империях Азии. О том, что она была более многообещающей, говорило только относительное отсутствие в ней устойчивости и единообразия в общественных и экономических формах. Как бы ни был велик авторитет традиции, он повсюду опровергался последствиями развития конфликтов, порождавшихся различиями интересов между городом и деревней, церковью и государством. К тому же авторитет папы и императора, которые сами зачастую действовали наперекор друг другу, был недостаточным для того, чтобы наложить сколько - нибудь жесткие ограничения на происходившие изменения. К концу XIX века сама феодальная система, придавшая средневековью его специфический характер, начала проявлять все признаки близкого крушения. Однако это не было свидетельством социального упадка, ибо во многих странах наблюдались несомненные признаки прогресса в экономическом и техническом отношениях.
