Ответ:
У пачатку верша “Магіла льва” мы бачым прыгожае каханне Наталькі і Машэкі. У хуткім часе іх зносіны даходзяць да жаніцьбы. Аднак каб справіць вяселле, у маладых няма грошаў. І тады Наталька адпраўляе сваё каханага у зарабаткі, каб той зарабіў грошы і яны ажаніліся. Паслухаў Машэка сваю Натальку, адправіўся здабываць грошы. А тая за той час пакуль каханы зарабляў грошы, сустрэла паніча і перашла да яго жыць. Вярнуўшыся з зарабаткаў, навіна пра тое, што Наталька выйшла замуж за другога, збянтэжыла Машэку. Ён зразумеў, што яму не трэба заставацца сярод народу і вырашыў пайсці жыць у лес. Доўгі час успамінаў Машэка Натальку, часта бачыў яе у сваіх снах. Адзічаў зусім і стаў злосным разбойнікам. Ён пачаў забіваць людзей.
Аднойчы Машэка сустрэўся з Наталькай у лясу і вельмі абрадаваўся. Ён забраў каханую да сябе, аднак тая стала баяцца злыдня-разбойніка і ў адзін час схапіла нож і зарэзала яго. Вось і тут так атрымалася як у народнай прымаўцы, што ад кахання да нянавісці адзін шаг.
Объяснение:
Вот так.
<span>Иван - один из трех сыновей старика и старухи, главный герой.
Батюшка и матушка - родители трех сыновей.
Ч</span>удо-юдо - отрицательный герой сказки, который хотел " <span>всех людей истребить, все города-села огнем спалить".
Дедушка и бабушка - встречные путники, которые помогли трем братьям по дороге к чуду-юду.
Два брата - братья Ивана.
Три чудо-юдовых жены - жены, так же отрицательные герои</span>
Бежит весенний ручей к реке, звенит, радуется. Вдруг на его дороге большой камень встал. Ручей бился, бился о него, толкал, толкал — и не сдвинул. Прибежал напиться воды заяц. Ручей просит:
— Заяц, заяц, сдвинь камень! Я не могу дальше бежать!
Заяц толкал, толкал камень, не сдвинул и убежал. Прибежал напиться воды кабан. Ручей просит:
— Кабан, кабан, сдвинь камень! Я не могу дальше бежать!
Кабан толкал, толкал камень, не сдвинул и убежал. Пришёл напиться воды медведь. Ручей просит:
— Медведь, медведь, сдвинь камень! Я не могу дальше бежать!
Медведь толкал, толкал камень, не сдвинул и ушёл. Из норы вылезает крот и говорит:
— Ручей! Дай мне воды напиться, я сдвину камень.
А ручей ему:
— Куда уж тебе, маленькому да слепому, камень сдвинуть! Его заяц, кабан и медведь толкали, толкали и — не сдвинули!
Напился крот воды. И давай под камнем норы да ходы рыть. Всю землю под камнем прорыл-пропахал. Камень зашевелился и — провалился под землю.
Обрадовался ручей, зазвенел, зажурчал и дальше к реке побежал.
1. Да, были люди в наше время!
2. Чуть утро осветило пушки ....
французы тут как тут.
3. Уж постоим мы головою за Родину свою!
4. Вам не видать таких сражений!
5. И отступили бусурманы!
Егерь .— Рассказу «Егерь» в жизни писателя суждено было сыграть важную роль.
Чехов рос стремительно. Рассказы «Смерть чиновника», «Дочь Альбиона», «Хамелеон» и другие со всей очевидностью показали, что он давно уже перешагнул уровень мелкой юмористической прессы, преисполненно!; пустопорожним зубоскальством и удовлетворявшей лишь низменный вкус обывателя. Серьезный читатель не признавал эту прессу, и, будучи заметным писателем в юмористических журналах, Чехов по-прежнему оставался в стороне от большой литературы.
Посчастливилось рассказу «Егерь», напечатанному 18 июля 1885 г. «Петербургской газетой». Номер газеты попал в руки Д. В. Григоровича, и маститый писатель встретил рассказ восторженно, «...когда в «Петербургской газете» появился мой «Егерь»,— вспоминал Чехов,— рассказывают, что Григорович поехал к Суворину и начал говорить: «Алексей Сергеевич, пригласите ж Чехова! Прочтите его «Егеря»! Грех его не пригласить!» Суворин написал Курепину... Курепин пригласил меня и торжественно, важно объявил мне, что меня «зовут в «Новое время»!» (воспоминания А. С. Лазарева-Грузинского в газ. «Русская правда»,. 1904, М 99, 11 июля). В феврале 1886 г. в «Новом времени» уже была напечатана «Панихида», затем «Ведьма», «Агафья» и т. д. Чехов предстал перед большой читательской аудиторией.
А в марте 1886 г. Григорович отправил молодому автору взволнованное письмо, где давал самую высокую оценку его произведениям, в том числе и «Егерю»: «...у Вас настоящий талант,— талант, выдвигающий Вас далеко из круга литераторов нового поколенья». Отметив «замечательную верность, правдивость в изображении действующих лиц и также при описании природы», «верное чувство внутреннего анализа, мастерство в описательном роде», «чувство пластичности», Григорович в то же время потребовал от писателя воспитать в себе «уважение к таланту, который дается так редко», потребовал беречь «впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест». «...Вы, я уверен, призваны к тому,— продолжал Григорович,— чтобы написать несколько превосходных, истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий» («Слово», с. 199—201).
Письмо Григоровича «поразило» Чехова, он «едва не заплакал, разволновался». «Если у меня есть дар, который следует уважать, то, каюсь перед чистотою Вашего сердца, я доселе не уважал его,— писал он Григоровичу 28 марта 1886 г.— Я чувствовал, что он у меня есть, но привык считать его ничтояшым». «Доселе относился я к своей литературной работе крайне легкомысленно, небрежно, зря. Не номпго я ни одного своего рассказа, над которым я работал бы более суток, а «Егеря», который Вам понравился, а писал в купальне!» Действительно, до сих пор Чехов относился к своему творчеству снисходительно, называя его «игрой в литературу» (письмо к В. В. Билибину от 14 февраля 1886 г.) и видя в нем лишь материальное подспорье для нуждающейся семьи. Поело письма Григоровича он посмотрел на свои литературные занятия серьезно, со свойственной ему взыскательностью отверг многое, до того времени им созданное, и «почувствовал обязательную потребность спешить, скорее выбраться оттуда, куда завяз...» (то же письмо Григоровичу).