Листопад словно звездопад,
Листья тотчас паутина обовьются над калиной
И тогда за васильком
Не увидят мотылька
За волшебною поляной живёт мальчик одуванчик
И любовь сека
Листья, осень и дубравы
Травы, зелень, пустота
Не вернутся мальчугану
В это чудо
Никогда!
Самой интересной и познавательной книжки на свете нет! Все книги и полезны и интересны. Сама книга велечайшее чудо на земле.
<span>воззрение, рассматривающее человеческую личность и ее благо в качестве высших ценностей.Пример,пусть и идеализированный: в 21 веке система образования нацелена на выявления личностных качеств ребенка,на его творческие способности. Ранее на это не оращалось внимания.</span>
Левша тульской мастер ,который подковал английскую блоху ,подаренную царю,он изготовил очень маленькие гвоздики.Его отправили в Англию,там видя ,что это настоящий мастер предлагают остаться,но он возвращается в Россию,он пьет,заболевает и умирает ,никому не нужный.
Комедия "Горе от ума" держится каким-то особняком в литературе и
отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других
произведений слова. Она, как столетний старик, около которого все, отжив по
очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между
могилами старых и колыбелями новых людей. И никому в голову не приходит, что
настанет когда-нибудь и его черед.
Комедия «Горе от ума» есть и картина нравов, и галерея живых типов, и вечно острая, жгучая сатира, и вместе с тем и комедия, и скажем сами за себя — больше всего комедия — какая едва ли найдется в других литературах, если принять совокупность всех прочих высказанных условий. Как картина, она, без сомнения, громадна. Полотно ее захватывает длинный период русской жизни -- от Екатерины до императора Николая. В группе двадцати лиц отразилась, как луч света в капле воды, вся прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний ее дух, исторический момент и нравы. И это с такою художественною, объективною законченностью и определенностью, какая далась у нас только Пушкину и Гоголю.
В картине, где нет ни одного бледного пятна, ни одного постороннего, лишнего штриха и звука, — зритель и читатель чувствуют себя и теперь, в нашу эпоху, среди живых людей. И общее и детали, все это не сочинено, а так целиком взято из московских гостиных и перенесено в книгу и на сцену, со всей теплотой и со всем «особым отпечатком» Москвы, — от Фамусова до мелких штрихов, до князя Тугоуховского и до лакея Петрушки, без которого картина была бы неполна.